На улицы выползло лето, разлилось солнечным киселем по асфальту, запахло теплом и тополиным пухом, оголилось кроткими рукавами и разродилось сессией. А мы сидим на террасах и балконах, курим в закат и оглушительно поем, любимое и придуманное по кругу. Я хожу пешком, стаптываю ноги, распространяю свет и сладость, ношу оранжевый сарафан поверх джинсов. Жизнь течет сквозь меня, врывается оглушительным потоком, скатывается водопадом волос. Я изнемогаю от многочасовых бесед, под покровом ночи, и держу язык за зубами, распухшая как поросенок-копилка чужих секретов – не хватает только пробки в животе. Мы валяемся в траве, хихикаем в автобусах и непременно улыбаемся полицейским, не все же нам с ними ругаться. А быть мною это действительно великое счастье: портретная поза, карри и споры до хрипоты, великие планы, и под конец дня – почти серьезные поцелуи с анархистом под желтым фонарем, а потом бежать, бежать за последним автобусом, раскидывая тапочки, сумочку, руки и мозг… Словно обложка какой-то невероятно доброй, захватывающей, пусть и слегка глупой и нелепой книги. По ночам листаю другую книгу, бережно разрезая пожелтевшие страницы. Кто же ты такая, Женечка? Почему о тебе даже в самой большой библиотеке страны не слышали? Что же мне с тобой делать? Молчит графиня, и окидывает меня ворохом зарифмованных строчек.
А жизнь настолько упоительно насыщенна всем, чем только можно, что душа визжит от счастья и восторга, как девочка на американских горках.
Я люблю вас, люди.