Моя глубокоуважаемая сожительница по имени Оксана сведет меня с ума. Это не человек, это стихийное бедствие.

Я знаю эту замечательную женщину с очень нежного возраста. Она постоянно напоминает мне о том, что она помнит, как я в клетчатом сарафане ездила во французскую школу. Она вообще постоянно мне обо всем напоминает, потому что она никогда не замолкает. Ни-ког-да. Она врывается ко мне в комнату в любое время суток, садится на краешек кровати и начинает говорить. Если учесть, что с ней еще приключилась какая-то ярковыраженная любовь, то пространства для развернутого монолога остается масса. Когда она не разговаривает со мной, она громко разговаривает по телефону. Или громко слушает Бетховена. Постоянно.

Ее ярковыраженная любовь не разговаривает по-русски. А примечательная женщина Оксана не разговаривает ни на одном языке, кроме русского. Поэтому я вынуждена оказывать ей скорую лингвистическую помощь, в любое время суток. Ибо если я ее не окажу, примечательная женщина Оксана сломает дверь, разнесет дом, перебьет всю посуду... но не умолкнет.

На самом деле, мне интересно, как она при патологическом монологе умудряется работать в Ленинской Библиотеке.



Хорошо, что в доме нет топора. Потому что в данной своей жизненной ситуации, я очень хорошо понимаю Раскольникова. Очень.



Может быть, однажды, когда-нибудь, я посплю. Вероятно. Но я в это уже слабо верю. При упоминании острой нехватки сна, примечательная женщина Оксана устало говорит:

- В гробу поспишь.



Видимо, да. И очень скоро.