В последнее время я обольщалась тем, что в моем детстве не было ничего девчачего. У меня не было песенника, я не играла в барби, не шила куклам платьев и вообще, постоянно дралась и учила сверстников плохому.

Я себя сильно недооценила.



Точнее, я совершенно недооценила спектр своей деятельности. Из-за стремительно и неизбежно надвигающегося переезда, мне было приказано вышестоящими инстанциями разобрать все то барахло, которое я имела неосторожность накопить за свою недолгую жизнь. Я выяснила, что, оказывается, личного барахла, которым я не пользуюсь у меня гораздо больше, чем барахла, которым я пользуюсь. Это – во-первых. Во-вторых, львиную долю моего барахла составляют бумаги самого разного назначения. Стоит заметить, что преобладающее количество барахла старого – феномен легко объяснимый. В последние годы компьютер мне полностью заменил любую бумагу, а потребность в барахле как таковом отпала напрочь, из-за подавляющего количества работы, учебы, разъездов, ссор, стрессов, еще работы, столь свойственного юной девушке, да.



Так вот, то самое старое барахло оказалось феноменом весьма занимательным. Я узнала о себе массу нового и интересного. Оказывается, когда-то у меня было большое будущее в рисовании. Я нашла целую (неподъемную, кстати) коробку со своими рисунками. Начиная с каракуль, кончая весьма осмысленными композициями. Порывшись в коробке, я обнаружила иллюстрированную сказку на французском, которую я нарисовала в 11 лет, и бесстыдно распространяла по классу. К слову будет сказано, что сказка – не весьма приличного содержания. Помнится, когда эту сказочку прочитал весь мой класс и весь параллельный меня, наконец, послали к директору. Директор был мужиком симпатичным. Почитал мое народное творчество, посмеялся, решил, что он далек от народа и отослал меня обратно. Стоит ли говорить, что главным героем моей следующей сказка стал как раз многоуважаемый господин директор?



У меня не было песенника. Нет, у меня дела обстояли гораздо хуже. У меня были блокнотики, куда мне, лично, писали оды. Один блокнотик – с кошечками. Это – более поздний. В нем мои одноклассницы, старательно орудуя перьевыми ручками, писали мне песенки и стихи. Они клялись мне в вечной дружбе, дарили наклейки и свои фотографии с подписями. Потом мы сидели с пацанами под лестницей, или просто в коридорах (что во время перемен было категорически запрещено) и смеялись над бездарностью написанных стихов. Я сама к тому времени уже стала признанным поэтом среди наших пацанов. Случилось это, когда я сочинила матершиную песенку про Жака Ширака, за исполнение которой меня, естественно, вновь послали к директору. Тогда было легко дружить с мальчиками: чуть что, и в глаз. Ну и что, что сдачи даст? Потом вместе ходили к школьной врачихе, которая мазала наши раны бетадином. Тогда я еще умела драться, это раз, и была с мальчиками примерно одного роста и веса, это два.



Но на этом сфера моей деятельности не ограничивалась, о нет. Я же нашла у себя пальца! Более того, я нашла обширную (и довольно дорогостоящую) коллекцию телефонных карточек. А еще красочные листовки. В листовках я призывала девочек из своего класса вступить в мой клуб. В клуб вступили все, и все вместе мы учились вышивать и плохому. Я нашла и свою единственную вышивку. Крестиком. На беленьком носовом платочке вышит красивый розовый цветочек с зеленым листиком, а снизу, черными нитками, вышито красивым курсивом слово "merde". Однажды я сподобила девочек контрабандой пронести в школу лак для ногтей и накрасить во время перемены ногти (что было категорически запрещено). За накрашенные ногти нас послали к директору. Директор посмотрел на нас, послал к той самой врачихе за ацетоном, оттер нам ногти, посмеялся, буркнул, что он далек от народа, и отослал нас обратно в класс.



А еще я нашла бумагу, на которой я собирала подписи всех пассажиров своего школьного автобуса. Я таким образом свергала нашу автобусную надзирательницу, которая была приставлена к нам, дабы следить за порядком. Уж не помню чем мне насолила эта бабуся, но я на нее сильно обиделась и решила отомстить. Месть моя была коварна и беспощадна. Я принялась обвинять ее в сексуальных домогательствах (мне было 10 лет). Да, я не мелочилась. Сначала я пустила слух. Слух получил сторонников. Некоторые пассажиры даже ссылались на собственный опыт. Тогда я, будучи по натуре своей активистом, написала перьевой ручкой послание директору школы, собрала подписи и пошла к нему в кабинет. Когда я дошла до кабинета, то оказалось, что нашу надзирательницу уже уволили – слухи дошли до родителей, которые не стали писать посланий, а просто возмутились и собрались, было, подавать на нее в суд.



А вот эту позолоченную рамку я, помнится, раздобыла, когда была спекулянткой. Мне было скучно. Я сидела в школьном дворе и скучала. И тогда я достала из портфеля раритет – открытку с изображением Кремля (откуда она взялась в моем портфеле в тот злополучный день – тайна). И решила я ее продать. Денег ни у кого не было, зато я обменяла открытку на перьевую ручку, ручку на пенал, а пенал на красивую записную книжку с котятами (ту самую, со стихами). На следующий день спекулировала вся школа. В тот день я и приобрела красивую позолоченную рамку. А на третий день меня снова послали к директору.



Фотографии лошадей, которые мне присылали друзья из разных стран ( я любила лошадей).

Французская карточная игра «Веселые семейки». Специальное издание к зимним олимпийским играм в Альбертвилле (1992 год). Откуда они у меня – ума не приложу.

Вырезки с анекдотами из разнообразных журналов.

Журнал собственного производства под названием “Вперед бабуси!”, тоже на французском, создавался мною в 12 лет как пародия на Космополитен.



Да-да, я была безмерно талантлива, и у меня было большое будущее. Я была умная, наглая и невероятная выдумщица.

Куда все делось, интересно?

Осталось одно барахло.