Меж тем, нестерпимо хочется Играть. Внезапно и бесповоротно. Желание преследует как тошнота.
Но нету свеч и труппа разбежалась.

Неначатое самое время начать сейчас, молодец, Анечка.

Мэру канадского города Миссасуга (6–й по численности населения в Канаде) 88 лет, она 11 раз подряд избиралась большинством голосов, ее рейтинг 92%, она уже 31 год работает на этой должности, город не имеет долгов (зато имеет более 800 миллионов долларов в резерве), безработица существенно ниже чем в остальной Канаде, у нее нет персонального эскорта, она до сих пор играет в хоккей и она любит свою работу. Посмотрите, это стоит того.

Кстати, если вы по какой-то причине желаете меня лицезреть, то у вас еще есть шанс, до 4го марта.

В конце апреля, когда в южной Европе уже тепло, но еще не жарко, я сяду на поезд, поеду в Марсель, пойду там в самый аутентичный ресторанчик "Chez Fonfon" и съем там сначала устриц, а потом настоящий буйабес.

И, вероятно, прямо там умру.

Привет!

Ни у кого в Москве, случайно, не завалялось большого чемодана на колесиках, который я могла бы у вас выкупить?

В детстве все желания – слонопотамовских масштабов, а невыполнимых желаний не существует. Если желания не исполняются, то можно топнуть ногой, прыснуть слезами, обвинить непослушных взрослых. Но мысль о невыполнимости чего-либо совершенно не приходит в голову.

В юношестве обвинения непослушных взрослых приобретают те же слонопотамовские масштабы, что и желания. Теперь в невыполнимости виноваты абстракции: мир, социум, для особо одаренных – бессердечная машина капитализма.

А потом... Не знаю как у всех, но у меня желания становились все более крохотными, игрушечными практически, карманными и иногда, о ужас, меркантильными, что после юношества особенно странно наблюдалось. И внутри тешится косточка, вокруг которой все это нарастает. Хочу гармонии. Гармонии хочу. Такой, которая стоит из мелких малюсеньких мелочей, вполне обыденных и таких близких.

И ходишь себе, рисуешь на флипчарте, что внутри головы, конкретно ту совокупность мелочей. И понимаешь, что это – невыполнимо. По крайней мере сейчас, по крайней мере для тебя. И винить в этом некого.

D. H. Lawrence удивителен. Язык – как капроновые колготки, тягучий и волокнистый и, при этом, почти незаметный. И так легко его порвать предрассудками, саркастичным отношением к чуткости...

После прочтения “Любовника Леди Чаттерлей” мне казалось, что не осталось ничего. А теперь я все чаще замечаю, как на меня изнутри набрасывается последнее письмо из книги, со всей его голой чуткостью, слепой верой и таким неожиданным созерцанием всего прекрасного, как будто после него не может быть боли…

И щемящее чувство, что она будет.

Если верить в будущее, начинает казаться, что люди бессмертны.
Внушают это даже большие деревья в детстве. Не переживай, в следующий раз получится. Plenty more fish in the sea. Строй планы на будущее, работай на будущее, не переживай, try again, fail again, fail better.

А ведь вся жизнь это как познакомиться с человеком своей мечты в аэропортном баре, между рейсами и двумя виски, когда он летит в Ванкувер, а ты – в Милан. И вы не обменялись телефонами, и вот уже посадка, и ты оборачиваешься и думаешь, что еще можно успеть – побежать, схватить за руки, посмотреть в глаза, сказать, ощутить всю глубину своей глупости, но сказать...
Но вместо этого упорно садиться в самолет, невольно оглядываясь при посадке, в надежде.

Второго шанса не бывает никогда. Люди смертны. И если подумать, что все это может закончится сегодняшним днем, таким серым и бессмысленным, в котором дома бардак, в метро воняет, и единственное чувство, которое пульсирует в висках это чувство неудовлетворенности... То как же тошно становится.

Поэтому, конечно, лучше думать, что завтра будет лучше. Ждать. Сидеть. И пытаться понять, как же сделать так, что бы при мысли о том, что “this is your life and it is ending one second at a time” не становилось так безудержно тоскливо.

Life is unfair.
Kill yourself or get over it.