Я стала старая и унылая. Нет, я не хочу ехать на ВДНХ курить кальян - у меня еще после вчерашнего кальяна горло болит.
Я хочу ехать домой, печь морковный торт и читать книжечку, попивая чаёк. Предвкушение этого процесса уже погружает меня в приятную прострацию.

А вот кто знает где купить длиннющий (ну вот прямо длиннющий) и теплый мужской шарф?
В который раз сокрушаюсь, что не умею вязать.

Что-то реально холодно как-то.

Ощущение, как будто бы я маленький, но очень гордый и наполненный сгусток жизни. И у меня все получится. Иначе быть не может.

Мне, кстати, совершенно наплевать, если внезапно все красоты москвских станций метрополитена заберут в музей, а все станции станут одинаковыми и серыми. Потому что если я в метро еду недолго, то мне наплевать - 10-15 минут можно и потупить. Если же я в метро еду долго, то я так плотно погружаюсь в чтение или сон, что тоже мало чего замечаю вокруг. На самом деле, если все красоты метро перенесут в музей, то в этот музей будут водить туристов, и они больше не будут препятствовать пассажиропотоку на Площади Революции или на Киевской.

А вообще, я прекрасна и люблю все прекрасное.

Мне снилось, что я участвую в конкурсе «Модель по-американски», судьи хвалят мой отменный вкус, а потом меня выгоняют из-за того, что другая конкурсантка подмешала кислоту в мою косметику.
Чтобы оклематься от сокрушительного поражения, я сижу в бухте на берегу моря, в песке и на офисном стуле, которые принадлежит моему брату. Я одета и читаю то, что читаю сейчас – «Ночь нежна» Фицджеральда. Читаю несколько глав и утомляюсь, решаю искупаться. Пока я купаюсь, волны уносят одежду и офисный стул. Часть одежды я отлавливаю, а офисный стул тонет на недоступной мне глубине. Я сокрушаюсь, что брат будет ругаться и выхожу на берег.
На берегу ко мне пристает некий блондин, я понимаю, что знаю его, так как довольно давно отдыхаю здесь. Мы наблюдаем, как кружит по заливу его яхта, таща на буксире тройку людей на ватрушках.
«А хочешь, покатаю тебя?» спрашивает он. Я, конечно же, хочу, и мы карабкаемся в висящую возле берега шлюпку. Внутри шлюпка – как палатка, и мне становится неловко от тесной интимности обстановки, но скоро мы уже подплываем к яхте.
Оказывается, это яхта Гарика Сукачева, он сидит за большим накрытым столом с компанией своих музыкантов. Они разговаривают по-украински, от неловкости я начинаю кушать, а потом рассказываю историю про затонувший офисный стул. Всобщее веселье, мы идем под парусом в Питер.
«А ты знаешь, что Санкт-Петербург назван не в честь Петра Первого, а в честь святого Петра?» спрашивает у меня Гарик Сукачев. До того момента (и не во сне тоже) я этого не знала.
Потом мы идем по Питеру, Гарик Сукачев рассказывает про то, как у него однажды была студия звукозаписи в Зимнем. Мы заворачиваем в какой-то уютный кабак с полу-восточным интерьером. Я понимаю, что за столиком в углу, прямо рядом со мной, сидят –  Маргарита Шредингерра, Муж Маргариты Шредингерры и  Маленький Товарищ Микки-Маузер. Они едят что-то разноцветное, записают это чем-то насыщенно-розовым и с интересом смотрят на меня. Даже МТММ, который вообще-то сидит ко мне спиной. Я в ужасе. Такие приличные люди, а я в компании с Гариком Сукачевым и другими.
«Очень хорошая позиция у твоего Антона,» говорит мне МТММ, «ведь он всегда пребывает в позиции наблюдателя».

Дальше была погоня по улицам Питера на double-decker’е за стариками-трансвеститами

читать дальше





Поздравляйте!

Когда я оказываюсь пешком в центре Москвы, меня захлестывает неопределенным. Меня вообще, в последнее время, захлестывает исключительно неопределенным, так как это интереснее, чем ярлыки и определения. Москва, через почти два с половиной года обитания в ней, оказывается коварной, жестокой, но чертовски красивой и любимой – как многие ее обитательницы. Но поражает не это, поражает двуликость.
Как завтрак у Тиффани – съесть халявную пироженку от лучших шеф-поваров Москвы (воздушная, творожная, ягодная, хрустящая, боже, боже, идеальная) и разглядывать дизайнерские штанишки за неопределенную сумму в витрине ЦУМа. Кажется, я впервые начинаю ощущать вкус недоступности, неудовлетворенности, капитализма и поглощения. Эти недоступные места, где мне назначают встречи, в которых я обнаруживаю, что чай стоит 600 рублей и я вообще не думала, что это возможно. То есть я знала, что это существует, но где-то вне моей реальности. А теперь столкновение и мимолетное присутствие, и внезапное понимание, что тебя здесь не будет никогда. Среди этих дорогих машин, дорогих шмоток, дорогих кабаков. Оно дразнит, как бы показывая тебе – смотри, здесь тоже можно вкусно кушать и хорошо одеваться, здесь тоже можно высыпаться и заниматься любимым и интересным делом, или ничем не заниматься совсем. Смотри! Смотри! А в полушаге – метро, люди с пустыми глазами, Ягуар, палатки с шаурмой и гордое слово безперспективняк, которым очень удобно проверять состояние алкогольного опьянения. Ощущение красоты и отсутствия чудес. Если не выиграл, то проиграл. Придти домой и тихонько поплакать на новом диване в оранжевую полосочку. Впрочем, это любой большой город, не только Москва. Просто никогда раньше я не ощущала пульс и жизнь города так остро.

Если я не сдохну до самолета в субботу в 6 утра, то это будет очень и очень странно.