Я поняла кое-что важное.
Это не одиночество. Это просто сольный квест.

Друзья, подскажите, пожалуйста, как восстановить голос.
Горло больше не болит. Температура спала. Насморка нет. Я вообще здорова, как конь.
Только голос немного подкачал. Вчера вечером в меня, видимо, вселился дух какого-то дедушки и теперь я разговариваю как он.
Что же делать, друзья? Я надеюсь на коллективный @разум.

Я ушла в указанном.

Не усердствуйте.

Тяжела и неказиста
Жизнь Фигни-постмодерниста.

Люди пишут про анорексию, Интифаду, Саддама Хусейна и Вторую Мировую. Люди пишут красиво, трогательно, душещипательно, проникновенно, о высоком и серьезном.
Фигня пишет про нано-репку.
Поэтому Фигня – постмодернист.
Небо над ее головой явно нарисовано акварелью. Или тушью, которая растекается, растекается, а потом затекает за шиворот. А Фигня чап-чапает с семинара на семинар. Желтая кофта, оранжевый шарф, перекошенное лицо, потому что спать по ночам мы разучились. Вокруг - окружающие. Одна робко интересуется, не забыла ли я надеть юбку. Вторая кровожадно орет на весь город: «Ноги! Ноги! Отдайте мне ноги Богдановой! Богданова, сними ноги! Дай поносить!» Прохожие испуганно оборачиваются.
Я говорю, что общественность имеет наглость предвзято относиться к моим шортикам. Вопиющая, вопиющая дискриминация против моих маленьких шортиков.

Нетрезвые посиделки с преподавателями пагубно влияют на процесс обучения. Во время семинаров мы начинаем друг над другом ржать, аки кони, что, несомненно, очень отвлекает всю группу.

В мире нестабильно.
- Богданова! – строго говорит сосед. – Ты снова занималась деконструкцией структур повестрования?
- Деконструируй это! – ору я и кидаюсь в соседа томиком Дерриды.
Ржем, аки кони.

Нано-репка – постмодернистский символ с кучей подтекстов. Если так пойдет и дальше, то у меня взорвется мозг и я сама деконструируюсь нафиг.

Каждый день я пишу ручкой с феей-висюлькой в блокнотике государственной телевизионной и радиовещательной компании "Южный Урал". В моменты задумчивости, или в ожидании несуществующей музы, я играю: кидаю маленький разноцветный каучуковый мячик об стену. Ручки на моем рабочем столе составлены в бюст богини Нефертити, который я, по привычке, называю башкой Лолт. В относительно теплую погоду я выхожу из дома, надев джинсовку с вышивкой на спине и закрываю дверь ключом. Брелком мне служит маленький плюшевый крокодильчик. На шее все чаще болтается стеклянный зеленый листик.
Над башкой Лолт в моей комнате висит маленькая табличка с надписью "Bran Romania". Записки обожаемым сожителям я оставляю на специальном магнитном блокнотике, который надолго прилип к нашему холодильнику. А ночью, я засыпаю в обнимку с котом Гудвином, верблюдом Полонием и Маленьким Мишкой...

И я вот никак не пойму, почему до меня до сих пор не доходило, что все эти вещи - взаимосвязаны.

Я вас люблю. И вы постоянно присутствуете в моей жизни. Это уже как-то естественно и, кажется, неизбежно. Для меня, по крайней мере. Спасибо вам большое.

Нехорошие знаки:
...когда психолог, пристально глядя в глаза, говорит: "Ты - очень жестокий человек".
...когда женщина на вахте в клинике говорит: "Вы у нас зарегестрированы? А ну да, конечно, я вас припоминаю".
Промолчу про пятнистый цвет горла и прочее, и прочее.

Вопрос, мучающий Фигню весь день:
"Что он Гекубе, что ему Гекуба?"
и
"Причем здесь вообще Гекуба?"
и
"Рассудок у Гамлета - миф, или легенда?"
и
"Что происходит вообще?!"

Мысль, преследующая Фигню весь день:
"Я идиот, убейте меня, кто-нибудь!"
и
"Три недели без выходных - и на больничный. Романтика".

В общем, все прекрасно, мои генералы!

Температура.
Чертики бегают по потолку. Ломит кости, о существовании которых я и не подозревала. Малиновый чай в кружке на мгновение кажется кровью. Глупо отмахиваюсь, пытаюсь дозвониться до кого-нибудь, чтоб принесли хотя бы аспирина.
Молчат.

Совсем недавно я думала, что "У меня еле еле хватает сил телевизор смотреть" это такая веселая шутка юмора из "Простоквашино".
Теперь у меня не хватает сил смотреть телевизор.

Поход к психологу эта такая нерелигиозная исповедь у духовника с последующим изгнанием бесов.

На самом деле, меня не существует. Я – лишь собирательный образ чужих представлений обо мне. Интересно, что будет, если закончатся представления.

Первый снег покрыл мир робким пушком. Мир быстренько полил снег водичкой. Наутро нас ожидает прекрасный гололед и занимательные художественные покатушки на двухъярусных автобусах. И не стоит ни о чем говорить. Только разве что с девочками на работе, подпирая бочком стойку бара и разглядывая разводы на стеклах. Мертвый послеобеденный час. Зимой у всех обострение. И дело даже не в том, что, сука, холодно. Хотя, вероятно, именно в этом и дело. Потому что пальцы мерзнут, и хочется держать кого-то за руку.
Только дело не в этом. Обсуждаем. Я люблю обсуждать незначительные вещи с незначительными людьми. Незначительная вещь: вместе выбирать в магазине продукты для совместного поглощения. Я, все таки, необратимо гастрономическое существо.
Мне плохо и малейшее колебание окружающей среды может вызвать неконтролируемый поток слез. Это так прикольно – беспричинно заламывать руки. Особенно когда все – именно в этих руках. Дабы справиться с собой – готовлю яблочный пирог и курочку. Оставляю на плите. В доме много мужиков. Кто-нибудь непременно найдет и съест.

Независимость подразумевает зависимость от себя.
Сам себе наркотик. Одиночество размножается делением. А мозг все проще выключить, чем включить. Отключаюсь на работе и в автобусе. На лекциях и семинарах жадно жру информацию с видом зомби, которому изволили подать к столу свежих мозгов. Отключаюсь во время чтения, отключаюсь, когда готовлю, убираю, стираю. Отключаюсь, когда слушаю других.
Создается впечатление, что я существую только ради того, чтоб не слышать себя. И все сводится к тому, что если прислушаться к себе, она, там, уже где-то очень глубоко говорит: “Blow, blow me out, I am so sad, I don’t know why”.

У меня болит голова.
Только это не важно, потому что на самом деле меня нет.
Есть та, которую хвалят на работе и любят на факультете. У нее есть хорошие друзья, немного денег, курица на плите и планы на будущее. А ту, которая пьет и ревет, ревет и пьет, лежит, ревет и пьет, ее нужно выкинуть.

На самом деле, мы однажды умрем. Конечно, не все и не сразу, но именно этим все и закончится. Да и определение “мы” нам придумает кто-то, кто хорошо оторвется на наших похоронах.
А мы умрем. Потом подумаем: да, хорошо вчера погуляли. Что было то? Мы еще и в боулинге были? Что это за граненый стакан, где я и где моя сумочка?