А я люблю сессию. Единственное время в году, когда я хоть что-то узнаю по существу.

Меня корежит от того, как окружающие используют слово “истерика”: “ой, девочки, я прямо на грани истерики!” “Я во время фильма прям в истерике была…”

Все понимаю, все принимаю, но корежит. Поясню:



читать дальшеСо мной это было всего раз в жизни, и помню я это с трудом. Помню первые десять минут очень отчетливо: казалось, что совершенно спокойна, с поражением справилась, веду себя совершенно вменяемо. При этом прекрасно осознавала, что слезы капают градом и меня всю колотит. И мир казался таким мягким, будто ватным. А дальше помню с трудом. Затрясло так, что стоять было невозможно. Села. Завыла. Закачалась из стороны в сторону. Меня обняли с двух сторон и держали так несколько часов. Потом объяснили: чтоб головой об стол не билась. И вливали в меня все подряд: и водку вливали, и воду, и чай мятный, и виски. Ничего не помогло. Выла, пока не сорвала голос, потом била кулаками по столу, до синяков. Потом самозабвенно била посуду и рвалась танцевать. Только танцевать я не могла, потому что не могла стоять, потому что трясло. И все это время повторяла что-то нечленораздельное. Продолжалось это до тех пор, пока я просто не отключилась от количества влитого в меня алкоголя. Пару раз просыпалась посреди ночи. Ревела-хрипела, потому что выть больше не могла, так как сорвала голос…

И только потом, только через несколько месяцев, я поняла: вот это была настоящая истерика. В голове полетели все понимания о себе, о социуме и о контроле поведения. Я очень хотела перестать выть, это я помню, мое внутреннее я (чем бы оно ни было) рвалось наружу, чтоб восстановить рациональность. Но на поверхности сознания было что-то другое, что это было – не знаю. Я совершенно ничего не смыслю в психологии. Но я честно пыталась уговорить себя успокоиться, и другие пытались уговорить, пока не поняли, что бесполезно. То, что было на поверхности, не имело способности слушать. То есть я слышала, но не понимала смысла. И вот это было самое страшное: абсолютная потеря контроля, абсолютная неспособность мыслить рационально. И как потом осознаешь, что способен на такое, а поделать в процессе ничего не можешь. В процессе – ты не-человек.



Врагу не пожелаю. И искренне надеюсь, что никогда, никогда не испытаю этого снова. О слове “депрессия” мы поговорим в следующем выпуске передачи “Ретроспектива”. От фраз типа “с утра у меня была жуткая депрессия” меня тоже очень, очень сильно корежит.

Вчера я посмотрела невероятное. Taking Liberties. Чуть ли не лучший документальный фильм, который я видела за последние несколько лет. Живущих в Англии призываю идти в кинотеатры страны с 8 июня. Всем остальным – качать, смотреть, думать.

читать дальше.



Спасибо друзьям за чумную фотку.

На самом деле я умная. Честно. Будущий доктор филологических наук А с мордой лица поделать нечего... Какая есть.

*Очень одиноко.

Вчера я видела БГ.



Ну что тут можно еще сказать? Описывать шикарный бархат Королевского Холла? Описывать красную жилетку, умопомрачительные ботинки и бороду с косичкой? Или то, как под “Аделаиду” на меня до дрожи светил синеватый свет? Или как я плакала под “Фикус”? Религиозный фанатизм штука страшная, поэтому постараюсь без эксцессов. 3 часа – чертовски мало. Раньше я думала, что увидеть БГ, это как увидеть Париж – можно сразу умереть. Но мне хочется жить, а потом еще больше жить, чтоб еще раз, хоть одним глазком, увидеть БГ.

Кажется, я впитала столько тепла и света, что мне еще надолго хватит. Меня зарядили и оживили, и стало мне счастье, и стало мне хорошо, и сбылась мечта идиотки.



В поезде, когда я, уже по традиции, прижалась лбом к холодной темноте, сознание услужливо напевало:

- Рок-н-ролл жив, а я еще нет…

Вчера я видела БГ





Фотографировала не я, но рядом со мной, так что вот с этого ракурса и с такого расстояния мы всему этому внимали.

Спрашивали у меня, мол, а бывают ли обычные дни.

Я подумала и сказала, что в обычный день я спасаю двух-трех, а в праведную ночь до трех сотен. Меня не поняли. Англичане.



Бывают дни, которые как недели.



читать дальшеСижу, вытаскиваю из ладоней занозы зубами и много думаю. Что мы, собственно, такого натворили, что впоследствии нас заставили почувствовать себя проститутками с гранатами?

Мирная кучка людей. Воскресное утро. Пара транспарантов, полицейское оцепление и толпа журналистов. BBC нам льстит. Нас было не 60 человек, нас было в два раза меньше. У тех, кто постарше на руках были дети, маленькие, белокурые, закрывающие глаза ладошками. Оцепление несерьезное, я курю с анархистами и говорю, что если бы не специфика данного протеста, я бы собрала человек пять, и рванула бы… Но нельзя. Мы собрались просто чтоб сказать товарищу Гордону: “Эй, чувак! Помнишь нас? Нам не нравится война. Не будь как Тони, ну пожалуйста…”

Правда, даже этого нам не дали сделать по-человечески. Когда человека загоняют в клетку, у него проявляются инстинкты. Когда человеку при этом еще и затыкают рот… Я очень, очень, всеми клеточками своего тела люблю свободу слова.



Гордон опаздывал. Мы охрипли. Когда он подъехал, мы все же рванули. Нет, не за тем, чтоб побить, разрушить, сорвать мероприятие или кого-то обидеть. Просто, чтоб нас услышали. Ну а потом, потом…

- Девушка, отойдите, или мне придется вас арестовать.

- Вебстер! Принеси мне из-за оцепления сумочку! Зелененькая такая, с золотыми пряжками. Там паспорт!

- Девушка, я серьезно…

- Гордон! Выведи войска!

И все это время преследует мысль, что как же это все не вовремя. Что меня нельзя сейчас арестовывать. Что у меня сессия на носу.



А потом двухчасовой разговор с представителем той стороны баррикад. И то, какими логичными мы были:

- У нас есть гражданское право на мирную демонстрацию. Мы – не политическая партия. Мы – коалиция. Мы – группа давления.

И презрительные обвинения в наш адрес:

- Вы аморальны, противозаконны, непристойны, в вас нет смысла. Вы – левые радикалы. Вы – маргиналы. Вы разжигаете конфликты и пропагандируете насилие.

- Мы просим мира. Каким образом мы пропагандируем насилие?

- Потому что вы аморальны, противозаконны, непристойны и в вас нет смысла.



Проститутки с гранатами. Глупые маленькие девочки. Правда, порадовало, что после всего этого сказала одна из свидетельниц беседы:

- Вы – две самые умные женщины, которых я знаю. Вы размазали его по стенкам, просто он слепой. Он этого не понял.

Человеку невозможно ничего доказать, если у него в голове, вместо мозгов, чужие лозунги и беспросветная индоктринация. И нет, это я не про себя сейчас. Я этот этап пережила, когда мне было лет 16, потом меня научили думать своей головой. А вот в человеке старше 20 такое поведение действительно пугает. Когда человек не верит в право голоса, в протесты, в гражданские свободы и разнообразность политического давления. Когда человек всецело верит, что любую проблему можно решить голосованием и ожиданием того, как медленно прокрутятся ржавые колесики этой неподъемной машины… И когда понимаешь, что таких – большинство. И все они тебя презирают.



А я верю в свое право на политическое лево.

Я – маргинал.

Я – левый радикал.

Я верю, что разум однажды все это победит.

Живут люди.

А я – маленькая зелененькая стре_коза.

Я – так.

Говорят, бывают люди, у которых все как у людей.

Я про них читала даже не в старинных трактатах, а просто в газетах, книгах и дневниках. Где ошиблась я – сложно сказать, но весеннее отупление проходит весело, с песнями, танцами и краткими перерывами на различные заболевания. В сумке дрожит помятый и исцарапанный телефон, распухший от номеров, которые могут вдруг пригодиться. Моя же память – выборочна.

Избегая подготовки к сессии, провожу дни в бездумных прогулках под нескончаемым дождем, а вечера в странных компаниях.

Редко – пью. Чаще – пью воду. Со льдом. Она бесплатная.

Просыпаюсь в тельняшке, ношу оранжевые полосочки, теряю плеер, учу подруг писать эссе по писательскому искусству и слушаю длинные тирады о себе. Еще совсем чуть-чуть, и у меня появится самооценка.

Одни говорят, что пора взрослеть.

Другие говорят, что я старше всех сверстников минимум на жизнь.

Третьи говорят, что именно тем я и привлекательна, что я чертовски взрослая.

Четвертые говорят, что своим существованием я олицетворяю фразу "Если женщина не сдается, она побеждает; если она сдается, то она выигрывает; если она капитулирует, то диктует свои условия победителю".

А я не знаю, с кем согласиться. Я лишь повторяю, что я не пью, не пью, ну не пью я… Но раз в месяц можно, водка была лишней, а вино я вообще не помню, поэтому откуда я знаю, у кого ты его украл.

Это все подразумевает, что я женщина. А я смотрю на себя кудрявую, в разноцветных полосочках и в оранжевой ветровке, и думаю, ну какая из меня женщина, я, в крайнем случае – мальчик-гей. Тем не менее, откровенной мечтой является стать женщиной, про которую поет Бутусов:

Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами.

Ты бы не стал ходить по грязи и разбрасываться волосами.

Может быть, когда-нибудь, однажды…

А пока мне звонит мама и говорит: замуж, дура, срочно замуж. А я ей рассказываю краткое содержание пропущенных серий, она проникается и понимает, что это надолго, ибо человек – идиот.



В понедельник - БГ. А пока я болею.

Часа три назад я решила составить список продуктов, которые завтра надо будет купить, ибо жрать нечего, а без списка я опять напокупаю всяких дынь и манго, и буду голодать. Я почесала макушку, покусала карандаш, и написала большими буквами слово "СЫР". Потом еще покусала карандаш, и нарисовала вокруг слова "СЫР" красивую рамку. Рамка получилась очень красивая. Три часа рисовала. Теперь я еще почесала макушку и написала, уже не такими большими буквами, слово "йогурт".

А сейчас я, пожалуй, оставлю это малопродуктивное занятие и пойду спать.