Странные люди из интернета, странные люди из дома напротив. Много, много странных людей за столиками, доморощенные гении и культивированные романтики высшей пробы. От дыма и света слезятся глаза, размазываю тушь и думаю, ну зачем, зачем, я намазала глаза тушью? Никогда же не мажу. И рука с листиком трясется, и буквы плывут, хоть голос не дрожит, на том спасибо.

Противная жирная тетка противно ржет в микрофон, читает стих про голых мужиков и анальный секс. Обзывает мою приятельницу-сокурсницу. Говорит, малолеток навалило, мол, все метятся на мое место под солнцем, мол, души в вас нету, слова одни.

Мы сидим и тихо ее ненавидим. И каждый из нас наизусть знает, что в ее 50 лет мы не будем читать сомнительные опусы в английском Запендрянске. Сквозь дурман адреналина каждый будет повторять, что лучше не читать совсем, чем быть обиженным на весь мир неудачником. А в первый раз всегда страшно от звука собственного голоса где-то под потолком. И под ложечкой жжет.

Наутро мы слушаем великих и прекрасных, в полутемном зале только они и мы, и лица их полны теней, и нас трясет, и мы задыхаемся, и мы мечтаем хоть раз в жизни прочитать так.



Ровно год назад я писала, что настоящее искусство не может быть под титульным листом и с двойным межстрочным интервалом. Врала. Нагло. Конечно, то, что скрывается под титульным листом, может оказаться не искусством, но верно и обратное. Да и само наличие титульного листа – явление не принципиальное. Главное, чтоб научили.

Хочется подойти к каждому из этих великомогучих, схватить за пуговицу и пропеть им:

Я хочу все уметь - расскажи мне, старик,

как быть добрым, большим, мудрым и постоянным.



Но, конечно, учимся сами. И чай натощак, и подаренные преподом бутерброды (потому что он знает), и слова, брошенные в зеркало, и бессонница из-за того, что не знаешь, каким именно тоном сказать то, или это, и бесконечный вопрос: “нафиг все это надо?” И, конечно, “а вдруг я не поэт, а вдруг я просто дура?”



Если Фигню переодеть, причесать, умыть, накрасить, научить держать тело, не курить и делать лицо посложнее, то, может быть, из нее выйдет поэтесса. А пока – так. Три недели на подготовку.

И опять: с размазанной тушью

Жила-была девочка Богданова и постоянно все пеняла на карму. Но однажды, стоя на обочине дороги в дурацкой оранжевой курточке и прижимая к груди желтые туфли, она поняла, что на карму она пеняет зря, ибо сама виновата. Потому что данное свое положение ничем, кроме как полным отсутствием головного мозга, она объяснить не могла. Порывшись в карманах, девочка Богданова обнаружила фантик (1 шт.) сигареты (5 шт.) и спички (в коробке, не считала). Удачно забытые дома телефон с кошельком в кармане не материализовались. Это ставило девочку в очень интересное положение, потому что до дома было энное количество километров, а вокруг – темная ночь, лес и, вероятно, волки.

Пораскинув тем, что заменяет ей мозги, она пожалела, что не захватила с собой полотенце. Потому что, как известно, полотенце – это самая полезная вещь для космического автостопщика. Пожалела девочка, пожалела, да и высунула руку в оранжевом рукаве. Тут стоит сделать лирическое отступление. Дело в том, что на безымянной обочине девочка оказалась по собственной доброй воле. Она сама купила себе билет к Черту на Куличики (с), сама села в поезд, сама вышла. А потом решила возвращаться. Вообще-то возвращаться в первоначальные планы не входило, вот она и стояла, как дура, без полотенца и с вытянутой рукой, под противным мелким дождиком.

В следующей сцене девочка Богданова уже сидит в кабине грузовика и пытается понять, что должен думать человек, когда у него на плече рыдает совершенно незнакомый человек. От человека пахнет перегаром, бензином и долгой дорогой. А девочка Богданова, наконец, перестает читать Пастернака в сочиненном на ходу переводе, и принимается смотреть вдаль. Вдали занимается заря. Чем заря занимается – тайна. А незнакомый человек все рыдает, и сквозь слезы просит почитать еще. Девочка Богданова философски думает “фиг ли?” и принимается читать свое. Про Токио и Эквадор и селедку на газетке. “Не Пастернак,” оправдывается девочка. А водитель уже крепче жмет на газ и говорит, что обязательно купит сборник Пастернака, и сборник девочки Богдановой тоже купит, и сыновей своих прочитать заставит. “И поломалася судьба у человека, я Пастернака не верну в библиотеку,” думает девочка и загадочно улыбается.



Вернувшись, девочка Богданова зашла в только что открывшийся магазин, и купила себе ластик. Чтоб стирать с конвертов “К Возвр.” Надо, надо рассылать, а то сыновьям водилы читать нечего будет.

Никому ничего не рассказала. Никто ничего не понял. И лишь сосед накормил мокро-довольную Богданову картошкой, да и ушел дальше спать. А Богданова пошла дальше жить.

Посмотрела себе в глаза. Зрачки то сширяются, то разужаются то расширяются, то сужаются. Довольно быстро и, кажется, бессистемно.

Кто-нибудь знает, что это значит?

Настораживает.

Пока однокурсники старательно пытаются все дописать и переплести сегодня, Фигне, как обычно, везет.

Во-первых, я выясняла, что дедлайн у нас не в понедельник, а во вторник. В 3 часа. Все правильно. Понедельник - выходной.

Во-вторых, возвращаясь с подаренными самой себе духами, я набрела на странное местечко с большой вывеской. Вывеска гласила: "Printing and Binding". И решила я узнать. Зашла внутрь, подошла к тетеньке и спросила:

- Скажите, а сколько времени надо, чтоб переплести небольшую книжечку?

- А сколько страниц?

- Ну, страниц 30.

- Ну, страниц 30... пару минут.

Тут я чуть не упала. Дело в том, что в университетском местечке, которое занимается тем же самым, на переплет требуется 1-2 дня. Потому что они отсылают книжечки в то самое место, на которое я набрела.



Потом случилось странное. Ко мне подошел мужик в очках и молвил человеческим голосом:

- А, это ты! Мне вчера звонила твоя мама. Я ей посоветовал это место для переплетов. Ты же диссертацию пишешь?

Тут до меня дошло, что с кармой творится что-то странное, и я решила не сопротивляться.

- Приблезительно, - коротко ответила я.

- Ну тогда заходи ко мне в магазин. У меня есть для тебя масса учебников Ты же на филфаке?

- Приблезительно.

- Ты заходи, я отложу для тебя все нужное. А пока иди, дописывай свою диссертацию!

Теперь вот сижу. Дописываю.

Я не буржуй. Но я никогда не курю там же, где сплю.

12ого мая на мир обрушится водопад из эмо-финнов, размахивающего бедрами грека, англичан, танцующих с самолетными тележками, потрясающих рифм Макса Фадеева (мани-хани) и, в качестве бонус-трека, выступит незабвенное Верко Сердючко с бессмерным “айн, цвай, драй, Раша гудбай”. На фоне настоящего трансвестита из Дании оно, правда, сильно меркнет.



Французы стебутся над тем, что они французы. Румыны стебутся над всеми подряд. В списке еще присутствуют те, которые не стебутся совсем и мне их очень жалко, особенно женщину с акцентом и гитарой из Литвы. Есть трогательные ирландцы и нетрадиционный швед. Израильтяне радуют веселой композицией про конец света. Девушка с Кипра почему-то запела на настоящем французском, в отличие от самих французов. Латвиец же (плохо) запел по-итальянски. На волне прошлогодних победителей, как грибы после дождика, повылазили исполнители псевдо-рока…



Короче, можно получить массу (скорее мазохистического) удовольствия от этого сайта. И примерно столько же времени потерять.



Впрочем, всем известно, что просмотр Евровидения не является музыкальным занятием. Это, скорее, остросюжетный политический триллер. Особенно был хорош триллер в прошлом году, ибо в нем были настоящие монстры. В этом году очень интересно посмотреть сколько очков Эстония даст Украине (а как же, “Раша гудбай” это практически гимн восточной Европы!) и кто из “нетрадиционных”, в итоге, победит. Ставлю на шведа. А болеть буду за французов. Отменный будет парад уродов. Чем не повод культурно выпить?

На самом деле, что-то странное. До сих пор не сплю. Во мне поселилось что-то кашляющее и болезненно-маленькое, и хочется написать тебе, что у меня сильно острые локти и бедра, и коленки, и ребра тоже... И вокруг сходят с ума какие-то девочки, влюбленные то в одного, то в другого, и я им всем даю советы, а они меня слушают, будто бы я хоть что-то в чем-то пониматю. А я устала, и вокруг всего много, а меня мало, и у меня есть такие смешные родинки треугольником на правой руке, а сегодня еще много всего надо успеть: бумажки, слова, пустые взгляды и горсти таблеток. Явно весна, раз даже со мной знакомятся в парках и на остановках, а я хочу под одеяло и уткунться. Носом. В живое. Но не любое. Любое было - проходили. Когда оно любое, оно практически не живое, а я неудобная, у меня очень острые локти, и бедра, и ребра... Знаешь, рядом со мной, наверно, очень неудобно спать...

- Ой он меня встречает! Он мне радуется! Можно я скормлю хомяку орешек?

- (хором) НЕТ!

- Богданова, не корми хомяка орешками, не пои хомяка водкой и не читай хомяку стихи.

Народ, посоветуйте, пожалуйста, что скачать-посмотреть...

Вечерело. Домой вернулся сосед. Постучался ко мне. Я его впустила, он уселся на кровать, помолчал пару секунд и сказал:

- Богданова, я больше не могу писать диссертацию! Поэтому я купил хомяка.