А еще во вторник, будто бы к приезду того самого чувака, я иду в больничку, к добрым дядям в белых халатах, которые, если мне повезет, пропишут мне какой-нибудь новокаин для души.

Если мне не повезет, то добрые дяди направят меня к еще более добрым дядям, с которыми мне придется разговаривать по часу раз в неделю.

Лучше уж новокаин.

Да даже новокаин не надо. Справку мне дайте, справку, что, мол, Фигня ненормальная, и оставьте ее в покое.

Когда-то давно, человеческие отношения казались простыми. Существовала любовь, существовала взаимность и, соответственно, существовали взаимоотношения.

Кажется, я настолько забегалась, что пропустила тот момент, когда ситуация изменилась до неузнаваемости. Почувствовав свободу нравов, мы решили поэкспериментировать с противоречиями, чуть не доигрались до взрыва и, в итоге, настолько запутались, что забыли, с чего начинали. В итоге, все, включая меня, копошатся в непреодолимой паутине амурной полемики. И чем больше копошатся, тем больше запутываются.

Спектр деятельности присутствующих простилается от самый лучший и любимый до нам нечем платить за отопление, а мне очень холодно спать ночью. Проблемы возникают, когда восприятие одного из участников взаимоотношений не соответствует восприятию второго. Еще большие проблемы возникают, когда появляется некто третий, которому эти самые взаимоотношения не безразличны…



- Анька, а он же в тебя влюблен…

- Ты не понимаешь, просто у нас в доме очень холодно.



Повсеместный маразм. Защищены только те, кто уже давно ушли в совместное плаванье.



Это я о чем? Это я мямлю.

Это я о том, что у меня на полу валяется шляпа объекта влюбленностей моей хорошей подруги.

Это я о том, что во вторник приезжает лучший человек вообще один чувак, а моя подушка пахнет чужим одеколоном. А, может, и не приезжает.

Это я о том, что я скорее вскочу на первый попавшийся поезд в Эдинбург, или куда-нибудь к чертям, чем увижу этого чувака еще раз.

Потому что мне и так сложно, без этих извращенных драм. Хотя… весело.

Особенно если учесть, что сегодня безумно модно быть мною.

Вместо объяснительной записки, или "Когда все маются фигней, чем мается Фигня?"

Господи...

Перед каждой репетицией у меня такой мандраж, будто мне вот прям сейчас выходить на сцену, а я не выучила роль, и в зале сидят злые шахтеры с гнилыми помидорами.



Старательно планирую каждую репетицию в блокнотике и тайно очень сильно боюсь актеров. Их много, а я одна. Радует только то, что актеры меня боятся не тайно, а очень даже явно.



Осталось три недели.

Сижу, снова крашу волосы в розовую полосочку.

Устроилась на работу. В высшей школе тонких искусств. Моделью ню. мое тело увековечено в работах подрастающих художников и скульпторов.

Меня инстинктивно боится вся местная ячейка партии Консерваторов. Даже те, кто меня не знают.

Дала интервью социалистической газете.



Жизнь хороша.

- Понимаешь, - сказала Фигня, - когда я пишу стихи, это как сиюминутное желание, выпавшее в осадок… осевшее на подоконнике. Да, я запишу. За два часа перепишу. Дня за два закончу. И будет нечто, оконченное, заполненное мной, обществом и переживаниями под завязку… ни одного случайного слова, ни одной…

- Ань…

- Подожди, Лаура… Понимаешь, когда я пишу прозу, она меня медленно поедает. Она откусывает меня по кусочку. Ей надо отдавать некоторое количество времени ежедневно, она этого требует… И правильно делает…

- Ань…

- А я так не могу. Мне надо, чтоб целиком и сразу, и окончено. И чтоб все то, что я хочу передать, передавалось независимо от того, что мне кажется правильным сиюминутно. Боже, я же до слез люблю писать стихи…

- Ань… А ведь это нас определяет…

- В смысле?

- Ты – поэт. Я – прозаик. Ты любишь, когда все, сразу, сиюминутно и окончательно. Я люблю, когда медленно, надолго и уравновешенно. И это определяет нас. В смысле жизни, в смысле наших мужчин, в смысле нашего отношения ко всему происходящему…

- Блин…

- Да, именно. У тебя – эмоции и желания. У меня – логика и договоренность с собой. Ты у нас как взрыв. Я – медленный поток воды.

- Все с нами понятно. Ты – прозаик. Я – поэт. И ничто не спасет нас от этого призвания.



Я – поэт. И, сегодня я поняла, что это, видимо, пожизненно.

Сменила мундштук на самокрутки.

Каблуки на клеенчатые сапоги.

Из всех запасных вариантов, я - лучший.



И, увы, это - не стихи.

Атланты не имеют права на обеденный перерыв.

- Я хочу домой, - пожаловалась Фигня.

- Слушай, ей же на конференцию завтра, - заметила Люси. – Пусть она сегодня поспит у Гленна.

- Тогда ей нужно прям сейчас на поезд, - возразил Дамиан.

- Я не хочу на поезд, я хочу домой, - простонала Фигня.

- Ну, тогда пусть она переночует у Гленна завтра, - задумчиво протянула Люси. – Только зачем? Ей все равно надо быть обратно в воскресенье утром.

- Как зачем? – воскликнул Дамиан. – Что значит, зачем? Затем, чтоб переночевать у Гленна.

- А это зачем? – испуганно спросила Фигня.

- Не с Гленном, а у Гленна. Он сумасшедший. Вы друг другу понравитесь.

- А, ну ладно, хорошо.

- Тогда сегодня ты ночуешь у Клер.

- Зачем?!

- А как ты утром попадешь на поезд, чтоб поехать на конференцию, чтоб переночевать у Гленна?



Так вместо того, чтоб поехать домой, Фигня согласилась поехать переночевать к какому-то странному человеку по имени Гленн. Впрочем, сутью происходящего должна была стать общенациональная политическая конференция, на которую я как бы поехала в роли делегата. Но об этом я очень быстро забыла.



Вчера я ходила по Лондону и запиналась о подол юбки. Вокруг жужжала политическая активность, в которую я активно вписывалась. Поболтала с лидером движения, толкнула небольшую речь минутки на три, станцевала сальсу. Короче, занималась всем тем, чем занимаются активисты в большой компании себе-подобных.



А Гленн, Гленн действительно оказался сумасшедшим. Я очень смутно помню, о чем мы разговаривали, но разговаривали мы очень долго. По итогам переговоров, я пришла к выводу, что двух одинаково-сумасшедших людей нельзя знакомить. Они начинают думать, что они нормальные. Потому что «с ума по одиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют». К концу разговора я начала дословно засыпать на полуслове. И не потому что было скучно, а потому что время было 4:30 утра, а я никак не могла замолчать.



Проснулась в 8 утра зарытая в удобное гнездышко на полу. Приготовилась ехать на вторую половину конференции, Гленн напоил меня чаем, накормил завтраком, и тут я воскликнула «Ё-моё!» вскочила на первый поезд обратно и умчалась на пробы.



Мне кажется этим я доказала свою полную недееспособность. Опоздать на 40 минут это ладно. Но это были пробы моего спектакля. Я же режиссер…

…И по результатам проб, актеры у меня замечательные. Все роли разосланы, первая репетиция назначена. Я сделаю настоящую конфетку.



Завтра у меня очень важная встреча с тем самым напуганным президентом студенческого союза. Через две недели мне снова в Лондон. А сейчас я сижу и читаю Мертвые Души.



Потому что я – совершенно нормальный и обычный человек.

С недавних времен прогрессивной молодежи нашего прекрасного вуза стало известно простое уравнение:

Фигня + Люси + бесплатное вино = стихийное бедствие.

Начинается все предельно мило. Мы говорим, что выпьем по бокалу, послушаем умных людей и/или посмотрим красивую экспозицию, а потом сходим куда-нибудь покушаем. Заканчивается все тремя бутылками на каждую хрупкую девушку, обрывистыми воспоминаниями на следующее утро и нездоровым хихиканьем.



Пошли как-то Фигня и Люси, известные местные театральные деятели и политики, на прием с бесплатным вином. А еще на прием пришел известный местный президент студенческого союза. Президент является человеком феноменальным, добрым, красиво одевающимся, рыжим, бывшим театралом, закончившим университет два года назад. Словом, кросавчег. Напугать этого человека очень сложно. Тем не менее, пьяная Фигня и бегающая за ней пьяная Люси, мастерски справились с этой задачей. Сначала Фигня подбежала к президенту и, остановившись в двух сантиметрах от его лица, принялась интересоваться, явится ли он на “наше собрание”. Испуганный президент поинтересовался, на какое именно собрание он должен явиться, и выдвинул неправильную гипотезу. Фигня громко и по-русски воскликнула “А я вам говорю, это не наш пятак!” и, мерзко хихикая, убежала.

Что было потом, я помню смутно. Утром проснулась с ужасной мыслью о том, что я опрокинула бокал вина на прекрасные начищенные туфли президента. Оказалось, вино я не опрокинула.



Но сегодня я столкнулась с президентом в административном здании (где я теперь почти живу). Президент вежливо со мной поздоровался. Я не менее вежливо кивнула, и очень кротко заявила, что, цитирую, “вообще-то я нормальная”.

И тут президент заржал. Ржал президент долго, а потом чуть ли не сквозь слезы, с надрывом сказал: “О да, конечно ты нормальная, я это понял когда ты невразумительно пьяная бегала по союзу, накидывалась на всех, с кем я разговаривал, и спрашивала, социалисты ли они. А потом ты пела Интернационал. Но это уже на пару с Люси. И грозилась убить всех членов консервативной партии. Да, конечно ты нормальная” Потом сам президент потрепал меня по макушке и добавил: “Знаешь, я тогда очень тебя боялся”. И ушел.



Короче, товарищ президент студенческого союза считает меня очень страшной беснующейся политически-активной сумасшедшей. Что, на самом деле, правда. Но мне же с ним на конференцию ехать…



Зато местные анархисты прислали мне групповое признание в вечной любви.